притворяюсь comme il faut
Перебирали абрикосы -
Варили на зиму варенье,
И проходило воскресенье
Не просто как-нибудь, а с пользой.
Впуская в форточку прохладу,
Я пенки желтые снимала
И где-то как-то понимала,
Зачем все это было надо.
Я знала, знала, что варенье
Еще наслушается споров,
Интеллигентских разговоров
И философских словопрений,
За милую проскочит душу
Под выгнанных и убиенных,
И скажет мама непременно:
"Поэтам тоже надо кушать".
Его съедят, почти не глядя,
Как оно дивно янтарится:
"Да вы окститесь, Бога ради -
В России страшное творится..."
Подружка абрикос подцепит
И ловко в рот себе положит:
"Ведь он меня совсем не ценит.
Он - сволочь", - тихо подытожит.
В отечестве темно и страшно.
И так уютно в доме нашем.
Чтоб было счастье полной чашей,
Глотайте горе полной чашей,
И эти баночки тугие
Я растаскаю по больницам,
Где будут гнить, а не лечиться
Любимые и дорогие.
И кто-нибудь их них без силы
И как простое откровенье
Мне скажет: "Вкусное варенье".
И я скажу: "Сама варила".
Варили на зиму варенье,
И проходило воскресенье
Не просто как-нибудь, а с пользой.
Впуская в форточку прохладу,
Я пенки желтые снимала
И где-то как-то понимала,
Зачем все это было надо.
Я знала, знала, что варенье
Еще наслушается споров,
Интеллигентских разговоров
И философских словопрений,
За милую проскочит душу
Под выгнанных и убиенных,
И скажет мама непременно:
"Поэтам тоже надо кушать".
Его съедят, почти не глядя,
Как оно дивно янтарится:
"Да вы окститесь, Бога ради -
В России страшное творится..."
Подружка абрикос подцепит
И ловко в рот себе положит:
"Ведь он меня совсем не ценит.
Он - сволочь", - тихо подытожит.
В отечестве темно и страшно.
И так уютно в доме нашем.
Чтоб было счастье полной чашей,
Глотайте горе полной чашей,
И эти баночки тугие
Я растаскаю по больницам,
Где будут гнить, а не лечиться
Любимые и дорогие.
И кто-нибудь их них без силы
И как простое откровенье
Мне скажет: "Вкусное варенье".
И я скажу: "Сама варила".